FAKTORY SEMANTIChESKOY IZOTOPII LITERATURNO-KhUDOZhESTVENNOGO DISKURSA

Full Text

Следует согласиться с мыслью, что окружающее человека пространство есть спектр значений, ибо номинация только условно задает магистраль конкретики, далее должен сработать механизм означивания. Следовательно, можно высказать предположение, что проблема нахождения и верификации смысла в настоящее время находится в центре особого внимания различных научных школ России и Европы. Труды Клода Леви-Строса (Леви-Строс 2008), Жака Лакана (Лакан 1995), Ролана Барта (Барт 1989), Юлии Кристевой (Кристева 2004), Мишеля Фуко (Фуко 1994), Жака Деррида (Деррида 2012), Альгирдаса-Жюльена Греймаса (Греймас 2004) значительно обогатили общее семиотическое представление о языке и речи, дискурсе и так таковой дискурсивной практике. Однако окончательно поставить финальную точку в данном вопросе пока не представляется возможным, так как контекст указанных работ может быть дополнен новым исследованием, в котором семантическая изотопия становится объектом контрапунктивного анализа. По мысли А.-Ж. Греймаса, «дискурс в своем развертывании и несмотря на присущий ему линейный, подобный некоей последовательности определений, а по этой причине креативный, характер, представляется нам синтаксической иерархией» (Греймас 2004: 99). Таким образом, фактором объективной оценки действенной природы языка/речи, реализуемого в рамках литературно-художественного дискурса, в ряде современных теорий становится именно реконструкция изотопической парадигмы. На наш взгляд, продуктивность подобной раскладки бесспорна, ибо обозначение доминант дискурса, а также установление факторов влияющих на его становление создают условия резонансного чтения, или восприятия текста в проспекте его исторического движения. Единой концепции анализа природы изотопии нет, но в обозначенном русле явно доминирует, на наш взгляд, когнитивный подход, синтезирующий разность потенциальных направлений, положений, или терминологических блоков. Структурно-лингвистическое описание дискурса предполагает его сегментацию и направлено на освещение наличных текстовых особенностей, частных практик. Внимание в русле такой модели оценки сосредоточено, на наш взгляд, как собственно на сам текст, так и фигуру автора-творца, а также продуктивную деятельность реципиента, читателя. Только в ходе сращения и взаимной зависимости трех составляющих данного процесса может быть получен качественный результат - конкретизация и верификация смысловой множественности, так как наличная структура текста не дает возможности объективировать реальность. Хотя и «всякий истинно творческий текст всегда есть в какой-то мере свободное и не предопределенное эмпирической необходимостью откровение личности» (Бахтин 1997: 310). Вероятно, что текст в отличие от дискурса продуктивен не онтологически, ему необходимо контекстуальное движение/маневр, который создается потенциальным читателем. В данном случае и можно говорить о так называемом приращении значений, дискурсивной игре, факторах семантической редупликации. «Когда мы в связи с художественным опытом говорим об игре, то «игра» подразумевает не поведение и даже не душевное состояние творящего или наслаждающегося и вообще не свободу субъективности, включающуюся в игру, но способ бытия самого произведения искусства» (Гадамер 1988: 145). Семантическая изотопия естественна и характерна для продуцирования литературно-художественного дискурса. Также она перспективна и для спектрального понимания смысла сказанного, смысла обозначенного в пределах текста как такового. Сам термин изотопия возникает в естественно научной среде, но может быть также применен и в ряде гуманитарных наук. В частности, А.-Ж. Греймас вкладывает в понятие изотопии характерное условие повторяемости. То есть один и тот же редуплицированный элемент/часть, включаясь вновь и вновь как текстовый оператор в динамику становления дискурса создает эффект растровой, мозаичной сетки смысловых интенций улавливаемых читателем. Следует учитывать, что при этом единство текстового конструкта достаточно стабильно и не претерпевает какой-либо формальной трансформации, каких-либо контурных изменений. Как известно текст по Ролану Барту есть «поле методологических операций» (Барт 1989: 414), ориентир на объективные принципы чтения. Следовательно, именно текст высвечивает эстетическую парадигму, а также определяет потенциальную спектральную разверстку смысла, так как действенная «речь, когда есть у нее слушатель, не остается без ответа никогда, даже если в ответ встречается только молчание» (Лакан 1995: 18). Литературное произведение формально строится по принципу взаимосцепления ряда языковых уровней: это фонетика, морфология, лексика и синтаксис. Автор как устроитель текста не покидает сферу креативного, наоборот, он вовлекает читателя в продуктивную совместную работу. Главной чертой литературно-художественного текста является, порождаемая языком, условность, образность. Она мозаично слагается из нарочитой повторяемости условностей: это сюжет, композиция, герой авансцены, речь, поэтический язык, а также коррелируется контекстуальными имманентными дополнениями, такими как смысл, авторская идея, проблемно-тематический спектр текста. Следует признать, что «прежде всего в языке, и только в языке, выражается всякое понимание - онтическое или онтологическое» (Рикёр 2008: 49) и «язык - это всегда знание, дискурс - это всегда познание для того, кто произносит или воспринимает речь в составе коммуникативной цепи» (Кристева 2004: 227). При этом эстетика чтения превращает наличную текстовую плоскость в динамичную сферу/объем, покидающую начальную инстанцию, начальный базис сказанного/произнесенного. «Система ценностей, которая положена в основу текста, создаваемого, либо уже созданного, не ограничивается выбором единственно верной надстройки произведения» (Bezrukov 2017: 264). Таким образом, смысловое перенасыщение есть фактор качественного становления семантической изотопии. В лингвостилистическом аспекте дискурс наделен регистрами коммуникации, так называемыми уровнями принятия смысла. «Поле … смысла и составляет референтное содержание дискурса» (Тюпа 2010: 59). При этом разграничивается знаковое выражение и внутренняя семантика наличного текста, обозначаются функциональные параметры его становления. На наш взгляд, дискурс как когнитивно-семантическое явление может целостно изучаться в виде фреймов, сценариев, ментальных схем, когниотипов, то есть различных моделей презентации/репрезентации в дискурсе смысловой множественности. Фактор множественности является базисным для наличной разверстки дискурса, так как дискурс приобретает статус ризомного пространства именно в ходе знаковой комбинаторики. «Структура значения в художественном дискурсе складывается сцеплением комбинаций диаметральных смысловых точек в условиях трансформационных диспозиций» (Безруков 2017а: 47). Дискурс как событийный ряд - явление сложно-параметрическое, он принципиально не линеен. В большей степени дискурс следует понимать динамичной сферой взаимных сцеплений блоков/частей. Именно поэтому организация процесса изъятия смысла в дискурсивной практике письма зависит от ситуативной, хроникальной развертки и ядра, и потенциально скрытых отсылок ко времени воспроизведения речи самим автором. Хотя и в этом случае, следует оговориться, что время в дискурсе не пролонгирует стабилизацию самой формы, оно является точкой ее фиксации. Следовательно, автор не столько дублирует время, сколько ориентирует читателя на проекцию разверстки цепи со-бытий, привлекая, таким образом, реципиента к оценочному со-участию. «Текстовое пространственное множество, наделенное самодостаточными флективными единицами, лишается в процессе дискурсивной практики условного субъекта» (Безруков 2017б: 62), ибо субъект сам становится неотъемлемой единицей дискурса, растворяется в нем. Как отмечал Ролан Барт, «текст противостоит произведению своей множественной, бесовской текстурой, что способно повлечь за собой глубокие перемены в чтении, причем в тех самых областях, где монологичность составляет своего рода высшую заповедь: некоторые «тексты» Священного писания, традиционно отданные на откуп теологическому монизму (историческому или анагогическому), могут быть прочитаны с учетом дифракции смыслов…» (Барт 1989: 417-418). Дискурс же в отличие от текста не зависит от создателя, он творится сам в себе. Оговаривая, автор создает условия и правила становления нового вида семантической конкретизации. Позиционной точкой анализа дискурса, на наш взгляд, становится не верификация его системы координат, но его детальная реализация. При этом необходимо учитывать, что смысловой масштаб данной модели безграничен. Систематизация форм - это лишь предзавершающие закономерности, конституирующие место системы в видах ее вариаций. Преддискурсивные точки отсчета определяют мысль, сознание или совокупность репрезентаций, а также обозначают уровни дискурса и правила со-существующих единичных практик. Утверждение двух и более смысловых интенций укрепляет положение, как текстовой плоскости, так и сферы смыслов, «в пределах одного и того же высказывания предложение может повториться…, но каждый раз эта новая часть высказывания, ибо изменилось его место и его функция в целом высказывания» (Бахтин 1997: 312). Таким образом, множественность связей конкретизирует смысл, сорганизует целое в биполярную, многоаспектную область, которая в свою очередь и определяет наличное бытие текста. Синтез многочисленных отношений и есть ткань текста, что по своей природе, в данных условиях, близко дискурсу. Дискурс как смена событий позволяет тексту двигаться далее в исторической парадигме изменений. Немаловажен в оценке изотопии и вероятностный эффект рождения дополнительных коннотаций. Эффект мерцания смысла в художественном тексте возможен лишь в процессе игры-действия, игры-сосуществования. Следует, на наш взгляд, учесть мысль Гегеля, что «всеобщая потребность в искусстве проистекает из разумного стремления человека духовно осознать внутренний и внешний мир, представив его как предмет, в котором он узнает свое собственное «я». Эту потребность в духовной свободе он удовлетворяет, с одной стороны, тем, что он внутренне осознает для себя то, что существует, а с другой стороны, тем, что он внешне воплощает это для-себя-бытие и, удваивая себя, делает наглядным и познаваемым для себя и для других то, что существует внутри него. В этом состоит свободная разумность человека, из которой проистекает как искусство, так и всякое действие и знание» (Гегель 1968: 38). Реципиент, воспринимая пространство знака, попадает под влияние трех равновеликих граней - это сам текст, факт дискурса и область его организации. Именно соприсутствуя, они создают новую форму, наделенную потенциальными смыслами. Как отмечал Ж. Деррида, «только форма очевидна, только форма обладает сущностью или является ею, только форма представляется в настоящем как таковая… Форма - это само присутствие» (Деррида 2012: 188). Читатель, приобщаясь к вариативности прочтений, должен признать дискурсивный феномен, дискурсивный обертон. Объективно-правильное восприятие дискурсивной практики возможно, следовательно, при учете консолидации всех позиций в сознании читателя, или его умении проникнуть в суть смыслотворчества. Следовательно, металингвистический характер функционирования дискурса становится наиболее важным фактором для процесса порождения смысла. Кодический строй всего - как внешнего, так и внутреннего - раздражает мыслительные рецепторы читателя, делает процесс рецепции активным. При этом главным событием текста становится не коллизия, факт, но эмоция, чувство, или подражание реакции на нечто присутствующее в наличном тексте, одновременно с этим и выходящее за его пределы. «Без интенций, без имманентного образа идентифицирующего принципа существование формы было столь же маловероятным, как и без миметических принципов. Излишек интенций свидетельствует о том, что объективность произведений не сводится к мимесису. Объективным носителем интенций в произведениях, синтезирующим отдельные индивидуальные интенции, является их смысл» (Адорно 2001: 221). Онтологически дискурс открыт в проспект самостоятельности, его динамика не зависит от авторской индивидуальности; автор порой теряет контроль над речевым потоком, растворяясь в фактурных доминантах интерсубъективности. «Язык - это… не система представлений, способная расчленять и вновь соединять другие представления: самими устойчивыми своими корнями язык обозначает действия, состояния, волю; язык означает прежде всего не то, что видят, но скорее то, что делают или испытывают…» (Фуко 1994: 314). «Дискурс как проекция сообщений в силу внутренней самоорганизации зациклен на значении. Метасемный статус понимается как переход от знака к мысли, от трансцендентного к имманентному, от топической дисперсии к Логосу-вспышке. Приближение к центру Логоса затруднено сферически» (Безруков 2016: 86). Сознание воспринимающего текст перестраивается и структурируется по новым ориентирам, продиктованным текстом, подсказанным определенными опорами. Дискурсивная практика требует многократного прочтения/письма и каждое повторное знакомство с внутренней сущностью и наличной структурой расценивается только лишь как ценностный опыт-эмоция с приращением к текстовому массиву, к смысловому полю, к акту со-творчества. Следовательно, дискурс есть процесс создания текста и одновременно с этим формирования перспективного поля смыслов, условных и уловимых формул, по которым требуется воспроизводить вариантную структуру. «Раскрытие комбинаций текстовых смысловых координат приближает читателя/реципиента к конкретизации истины» (Безруков 2017в: 18). Комбинаторная бесконечность становится обще бытийной чертой дискурса. Художественно-дискурсивная формация дает возможность смыслу не ограничиваться единственно верным значением высказывания, но наоборот - делает выход в метадискурс, где смысл не задан, а создается на каждом последующем этапе чтения и фактически не может быть завершен. Таким образом, можно предположить, что семантическая ризома дискурса определяется рядом факторов - как внешних, так и внутренних. Их очевидная составляющая заключена в наличной структуре текста, который фиксирует дискурсивную практику, ибо «толкование текстов приводит нас не столько к первоначальной речи, сколько к явному существованию такого факта, как язык, то тем самым оно принуждает нас выявить прежде всего чистые формы языка, предшествующие какому-либо смыслу» (Фуко 1994: 323). Одновременно с этим семантическая изотопия, следовательно, позволяет допустить пролонгацию текста в историческом, социальном, общебытийном измерениях. Оценка и верификация текстовых реалий должна обеспечить потенциальный выход с подачи языка к сфере смыслов, которые обеспечивают стабильность наличной открытой системы. Для реципиента ассоциативная редупликация дискурса становится сверхзадачей при условии стремления к дешифровке абсолюта истины.

About the authors

A. N Bezrukov

References

Supplementary files